Праздник стукача

25.01.2023

   Вся правда об утонувшей арфе, кого боится повелитель литавр, как называют барабанщика в оркестре и почему он получает такую же зарплату, как остальные, за редкое “бум”. Бекбай САГЫНБЕКОВ - самый веселый человек в оперном театре, и задавать дурацкие вопросы ему легко.

 

   Но для начала две серь­езные поправки. Конечно, человека, отвечающего за литавры, никто не называет барабанщиком - это ударник, или перкуссионист. А повод для разговора был очень серьезный. Сегодня, 26 января, Бекбай Сагынбеков наденет концертный смокинг, за полчаса до начала выступления проверит, как обычно, все инструменты, что находятся в его ведении, и торжественно начнет уникальный концерт “Век барабанщиков”.

   Так музыкант отметит свой 60-летний юбилей. Не отдыхом и тоем, а трудом, который для него давно превратился в праздник. Тем более что в этот вечер он займет место не в привычной оркестровой яме, где всегда скрыт от глаз публики, а прямо на сцене, там, где порхают Жизели и Сильфиды.

   - Обычно мы, артисты невидимого фронта, всегда спрятаны от публики, - шутит юбиляр, - поэтому вместе с другими ударниками нашего оркестра решили сделать концерт и показать все, на что способны. В первом отделении - “Кармен-сюита”, во втором - особенная программа, которую превратим в настоящее шоу. Мы заранее предвкушаем это выступление. Два месяца готовились, нашли самые интересные наши “фирменные” произведения.

   - Вот объясните, вы с детства мечтали стать барабанщиком?

   - Нет, просто очень хотел быть музыкантом. После восьмого класса пошел в Шымкентское музыкальное училище, и поскольку я не оканчивал музыкальную школу, мне предложили отделение ударных инструментов. “Они специалисты, им виднее, да если и не понравится, всегда можно перевестись”, - подумал я тогда. Но когда меня привели в класс ударных инструментов и я увидел, сколько их, какие они разные, то очень удивился. Я же рос в ауле, не видел ничего подобного. После училища мне порекомендовали поступить в консерваторию. А в 1985-м я пришел на прослушивание в оперный театр, был принят и здесь проработал всю свою жизнь.

   - Простите, если обижу вас, но что ударнику делать в консерватории? Инструменты ведь у вас не такие сложные, как скрипка или фортепиано…

   - А вот вы зря так думаете! Мы проходим и нотную грамоту, поскольку играем на ксилофонах, умеем читать партитуры, знаем историю музыки. Все это очень важно для музыканта. В ведении перкуссионистов ксилофон, виб­рофон, большой барабан, литавры, тарелки, ну и по мелочи еще…

   - Скажите честно, как вас называют коллеги?

   - Стукачом, конечно! Но дальше не заходят, у нас все-таки солидный коллектив. Пошутить любят, но меру знают, хотя… Как-то надо мной пошутили ребята, причем мои же, из группы ударников - они самый веселый народ. Откуда-то узнали, что я очень боюсь мышей. Не поленились, на барахолке купили имитацию мышонка и подложили в ноты. Стою за литаврами на репетиции, все серьезно, перевернул страницу - а там мышь! Естественно, я закричал, а они начали смеяться. Шутка удалась на все сто, классно подловили меня. Теперь я очень осторожно переворачиваю листы.

   - Остальные музыканты в оркестре не завидуют? У вас же самая легкая работа…

   - Вот мои родственники тоже так думают. Говорят: мол, повезло-то как, пришел один раз в полчаса, бумкнул - всего и делов, а зарплата такая же, как у остальных! Но когда люди так говорят, то не понимают, что даже если у меня небольшая партия, то исполню я ее от всего сердца, а для этого надо прожить всю музыку, а не просто в положенное время ударить в барабан или литавры. Ну и представьте себе, какой будет эффект, если я это сделаю невпопад. Поверьте, мы точно так же устаем после выступления, как остальные музыканты оркестра. И не от физической нагрузки, а от эмоционального сопереживания. Если все музыканты не будут единым организмом, которые дышат даже в паузы синхронно, то не будет эффекта от нашей музыки.

   - Ну и ошибаться вам нельзя: барабан не десятая скрипка - тут если лажанешь, то слышно всем. Это ощущается как момент позора?

   - На самом деле все люди ошибаются, это каждый понимает. Да, бывает, на репетиции что-то не то выдашь, дирижер останавливает, поправляет, добиваемся нужного звучания. Но на концерте, если случается какая-то оплошность, останавливаться нельзя, надо идти дальше как ни в чем не бывало.

   - Признайтесь честно, наверное, успеваете между делом прямо на работе позалипать в телефоне?

   - Этого точно нет. Даже если у меня пауза, рядом коллеги играют, и, если я буду сидеть в телефоне, их это будет отвлекать, сбивать. Поэтому смартфоны во время выступления запрещены. Если уж совсем большая пауза, можно выйти из концертной ямы, чаю попить, например.

   - Какое самое сложное для вас произведение?

   - У нас в репертуаре есть балет “Фрески”, где в оркес­тре находятся сразу пять ударников - весь наш состав. Все потому, что на нас там основная нагрузка. Сложные и другие современные балеты: “Легенда о любви”, “Ромео и Джуль­етта”, “Спартак”.

   - Пианист может поиграть для души, а вы практикуете?

   - Бывает, хочется, но соседей жалко. Мы дома обычно не занимаемся. Есть специальное тренировочное приспособление с резиновой поверхностью, для того чтобы руки размять, проверить себя. Но в том, что дома не поиграешь, есть и плюсы. У музыкантов же всегда так - соберутся гости и требуют сыграть. А у меня все мои инструменты на работе. Если кто-то просит сыграть, я так и говорю: “Не на чем. Приходите в театр, там меня и послушаете”.

   - А подработки у вас бывают? Духовики раньше на похоронах калымили, пианисты могут в кабаке поиграть. Вы где востребованы?

   - Обычно это или преподавание, или в ресторане. Если кто любит ударную установку, то оты­грают оперу или балет и могут ночью поработать в каком-то заведении. Это нормальное явление, да и для профессионального уровня хорошо, потому что чем разно­образнее твое мастерство, тем оно ярче. Я одно время преподавал, потом понял, что не мое это дело. Да и дети пошли сейчас сложные, а ругать их нельзя - сразу скандал.

   - Какой для вас был самый запомнившийся концерт?

   - О! Дело было в Астане, одно время мы туда каждый год всем оркестром отправлялись на День столицы. Как-то нам даже соорудили сцену на понтоне прямо на реке. Очень красиво получилось. Мы отрепетировали утром и оставили инструменты в специально поставленной там же юрте. Не таскать же их с собой по городу полдня! Разошлись по своим делам. И вдруг раздается звонок инспектора оркестра: “Бегом все на понтон!” Приезжаем, а там выясняется, что все наши инструменты... утонули. Налетел ветер и скинул с понтона все в реку. Через несколько часов концерт, играть надо, несмотря ни на что! Нам быс­тро вызвали водолазов, и они со дна реки достали все инструменты, даже арфу - самый капризный, тяжелый и хрупкий инструмент. Кое-как мы все это высушили и провели концерт. А куда деваться-то...

   - Всю жизнь работаете в оперном, каждый вечер одно и то же. Не надоело?

   - Знаете, с каждым годом больше понимаешь каждое произведение, слышишь по-новому, открываешь в нем что-то, чего раньше не понимал. Это удивительный процесс!

   - Кто-то строит карьеру, идет по головам, а вы столько лет в театре. Не пожалели, что выбрали такую профессию?

   - Ни одной секунды! Сбылось все, о чем мечтал, и даже больше. Благодаря любимому делу я кормлю семью, полмира объездил, каждый вечер получаю удовольствие. Это же прекрасно! Одно плохо: у нас такая работа, что невозможно отпроситься, уехать куда-то в отпуск без содержания. Я даже на свадьбы и юбилеи к родне не могу выбраться, если они не в Алматы, потому что здесь после выступления с опоз­данием могу приехать, а на два выходных дня из города исчезнуть ну никак не получится. Мы незаменимые!

 

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Олега СПИВАКА, Алматы

Источник: Время